Михаил Кураев - Саамский заговор [историческое повествование]

— Представь-ка, Иван, эту команду в своих шкурах да со своими берданками да самопалами у Мавзолея? — укорил младший по званию, но старший по должности, сержант Шитиков младшего лейтенанта Михайлова.

И оба рассмеялись.

Опытный сержант, начальник четвертого отдела Шитиков подсказал, как надо повернуть вопрос и ответ так, чтобы Михайлов все-таки отчасти выглядел чуть ли не охранником Кремля на дальних рубежах обороны.

ВОПРОС. Вы показали о терроре не все. Независимо от восстания вами намечалось убийство руководителей ВКП(б) и Советского Правительства.

ОТВЕТ. Да. Разговоры о совершении террористических актов над Сталиным, Молотовым, Ворошиловым действительно имели место. Говорил об этом я с Чертковым и затем в другое время с Саразкиным. Если я не ошибаюсь, это было в 1935 году. Впервые выразил эту мысль Чертков. Он тогда мне сказал, что смерть Сталина, Молотова и Ворошилова непременно ускорит и облегчит победу Финляндии над СССР, облегчится и наша работа по созданию Саамского государства. С Чертковым я был полностью согласен. Виновным себя в этом признаю. Вместе с этим категорически отрицаю свою виновность в попытке претворить на практике высказанную Чертковым мысль.

ВОПРОС. Вы проводили экскурсии с саамским националистическим уклоном?

ОТВЕТ. Да, я проводил экскурсии с саамским националистическим уклоном. Кроме этого, я читал лекции с саамским националистическим уклоном…

Шитиков внимательно читал каждый листок. К большому делу, где полдела уже было сделано, он относился с повышенной заботой. Хотелось, чтобы все прошло без сучка без задоринки.

— Гляди сюда, Михайлов, нескладушки у тебя. Смотри. В первом протоколе он, этот Алдымов, у тебя от этого… как его, от Черткова, от его националистических идей открещивается. Так? А здесь что?

— С бумагой работать не то, что с людьми, — не удержался Михайлов. Хоть они и друзья, и общее дело делают, но выслушивать это все от младшего по званию неприятно. Да и переписывать протокол кому ж охота. — Смотри сюда, Шитиков. В первом протоколе арестованный все отрицал, вводил следствие в заблуждение, а следователь Михайлов поработал с человеком, и человек признался, что был не искренен. Не таких ломали, вот и встал на путь признательных показаний.

Звучало убедительно, Шитикову пришлось согласиться.

Ну что ж, теперь можно было с таким материалом выходить на руководство.

Гребенщиков и Тищенко благословили, и с их резолюциями материал пошел в Ленинград.

Дело вышло все-таки какое-то уж больно корявое, даже навело сомнение в Ленинграде, о чем было по-товарищески сообщено мурманским коллегам. Каких только врагов не повидали и не сокрушили товарищи из центра, да, видно, даже их поначалу вогнал в оторопь «саамский заговор». Конечно, враг использует любую возможность, чтобы сокрушить государство трудящихся, идет на любые ухищрения, на любое коварство, чтобы разорвать Страну Советов, но тридцать саамов, чуть ли не с дробовиками и берданками задумавших отторгнуть от СССР краюху от Мурманска до Урала да еще и на Кремль замахнувшихся, видно, заставили усмехнуться и многое повидавших бойцов в Ленинграде.

Чтобы протолкнуть дело, Тищенко командировал в Ленинград самого Михайлова: ты открыл заговор, вот и доводи дело до конца.

Пока Михайлов мотался, туда-сюда, искал своих старых товарищей по работе, заручался их поддержкой, сержант Шитиков получил то, что и хотел получить.

«В соответствии с Директивой НКВД СССР произведите конфискацию имущества лично принадлежащего осужденному по делу № 46197-38 г. Алдымову Алексею Кирилловичу, прожив. Мурманск, ул. Красная, д. 4.

Реализацию имущества следует оформлять через местные финансовые органы.

Исполнение сообщить.

Лично принадлежавший Алдымовым дом при «реализации имущества» отошел к начальнику четвертого отдела МО НКВД сержанту Шитикову.

Отпущенный 23 апреля на свободу сын Серафимы Прокофьевны прямо с порога, не раздеваясь, не давая жене и мгновения сказать хоть слово, решительно произнес: «Ни дня… Здесь больше ни дня… Куда угодно…»

От того, что он произнес это, не снимая теплого на вате пальто с надорванным меховым воротником, казалось, что схватит сейчас жену за руку и потащит на вокзал. Катя кинулась к нему, обхватила руками, словно боялась, что он опять исчезнет. Сергей обнял припавшую к нему жену.

— Что с воротником? — заметила Катя.

— С каким воротником? Не понимаю.

— Ничего, можно пришить…

— Там мне сказали, что мама и Алексей Кириллович арестованы и нам разрешили взять Светика под опеку. Вот втроем чем раньше, тем лучше…

— Сережа… Сереженька… — она целовала его лицо, слезы не давали увидеть, как он изменился. — Светик уже с февраля живет у нас… Я все расскажу…

— Вот и хорошо. Сегодня же подавай на расчет…

— Почему такая спешка? — Катя не выпускала мужа из рук, еще не веря своему счастью. — Надо дать Светозару закончить шестой класс, срывать с учебы в конце года… — промокнула слезы. — Господи, как ты изменился. Что там было?

Наконец Сергей понял, что он дома.

— Дай разденусь. Нет, собери мне белье. Сначала в баню. — Катя метнулась к шкафу, стала лихорадочно перебирать белье.

— Я не могу сейчас тебе рассказать все. Но, к счастью, там тоже есть порядочные люди. Мне там обещали помощь, обещали помочь освободиться, если мы немедленно уедем. Я не могу подводить человека… Я ему сначала не поверил, думал, какие-то их хитрости. Теперь мне перед ним стыдно. Оказывается, есть люди даже там. Теперь я верю, что и с отъездом помогут.

Из бани Сергей ввернулся, так и не помывшись. Была среда, день, когда мылись военные и для гражданских баня была закрыта. Можно было помыться в порту, там была своя баня, но Сергей не хотел никого видеть. Расспросы, объяснения… Нет уж, только в кадры и «по собственному желанию», именно так, по большому собственному!..

Дома Катя накипятила воды и успела его кое-как помыть в тазу на кухне до прихода Светозара из школы. С непросохшей головой Сергей тут же сел за стол, чтобы составить список неотложных дел, чтобы ничего не забыть.

— А дом на Красной? — спросила Катя.

Сергей оторвался от листа, посмотрел на жену.

— Дом не наш. Светик несовершеннолетний. Де-юре дом за мамой и Алексеем Кирилловичем. Заколотим, что еще делать…

Увидев Сергея дома, Светозар с порога бросился к нему с криком:

— А папа?!.

— Все, Светик, все будет хорошо… — Сергей обнял припавшего к брата. Как и полагается старшему, он не мог сказать Светозару, что ни во что хорошее больше не верит. Верит только сержанту Шитикову.

Действительно, сержант Шитиков помог и освободиться, и с отъездом. Уехали, наскоро продав свои полдома на Рыбачьей улице. Уехали в Люблино, под Москву, к двоюродной сестре Серафимы Прокофьевны.

Там в ополчении Сергей и погиб весной 1942 года.

А Светозар, к слову сказать, в 1944-м с отличием окончил Челябинское артиллерийское и был направлен в артиллерию РГК. Под Рогачевом получил взвод, под Варшавой дали батарею, и, уже командуя трехбатарейным дивизионом 152-миллиметровых пушек-гаубиц, дошел до Берлина, при взятии Берлина был контужен.

Собственно, историю «саамского заговора» можно было бы считать завершенной, если бы не последующие события. Громким эхо раскатился «саамский заговора» в конференц-зале Мурманского областного комитета ВКП(б), где проходила закрытая партконференция Окружного управления НКВД. Как всегда, непродолжительными, но от души идущими аплодисментами было встречено острое выступление члена парткома, начальника четвертого отдела сержанта Шитикова. Со знанием дела и чекистской непримиримостью Шитиков сорвал маску и разоблачил прокравшегося в органы НКВД младшего лейтенанта Михайлова, Ивана Михайловича. Собранию были предъявлены факты грубых фальсификаций и вопиющих нарушений социалистической законности при ликвидации так называемого, а по сути-то, дутого, с позволения сказать, состряпанного «саамского заговора».

Конец 1938 года выдался на редкость праздничным. Участники «саамского заговора» были наказаны, и успешно завершенное «дело» отправили в архив. Уже в феврале 1939-го Иван Михайлович Михайлов пошел на повышение — начальником НКВД в Мончегорск, это не лопарская дыра. Даже секретарь Ловозерского райкома товарищ Елисеев из безлюдного района был переведен секретарем горкома в Кандалакшу, которую только что из рабочего поселения сам товарищ Калинин рукоположил в город. Впрочем, к радости товарища Елисеева, пошедшего, безусловно, на повышение, примешивалась мысль с горчинкой. Корил себя бывший секретарь Ловозерского райкома ВКП(б) за то, что, желая избавиться от «своего» энкавэдэшника, поспешил в административном отделе обкома рекомендовать товарища Михайлова на повышение. Если бы знал, что его самого через два месяца ждет перевод в Кандалакшу, пальцем бы не шевельнул, чтобы сказать доброе слово об этом «хорьке», загубившем столько толковых работников в краю и без того малолюдном.